Представляете вы себе Гавану рано утром, когда под стенами домов еще спят бродяги и даже фургонов со льдом еще не видно у баров? Так вот, мы шли с пристани в «Жемчужину Сан-Франциско» выпить кофе, и на площади не спал только один нищий, он пил воду из фонтана. Но когда мы вошли в кафе и сели, там нас уже ожидали те трое.
Мы сели, и один из них подошел к нам.
Ну? - сказал он.
Не могу, - ответил я ему. - Рад бы помочь вам. Но я уже вчера сказал, что не могу.
Назовите свою цену.
Не в этом дело. Я не могу. Вот и все.
Двое других тоже подошли и смотрели на нас с огорчением. Они были славные молодые люди, и я был бы рад оказать им эту услугу.
По тысяче с головы, - сказал тот, который хорошо говорил по-английски.
Мне самому неприятно, - ответил я ему. - Но я вам по совести говорю: не могу.
Потом, когда все здесь изменится, это вам сослужит службу.
Знаю. Рад бы душой. Но не могу.
Лодка меня кормит. Если я потеряю ее, я останусь без куска хлеба.
За деньги можно купить другую лодку.
Но не в тюрьме.
Они, должно быть, решили, что меня только нужно уговорить, потому что первый продолжал:
Вы получите три тысячи долларов, и впоследствии это может сослужить вам службу. То, что тут сейчас, знаете, долго не продержится.
Слушайте, - сказал я. - Мне совершенно все равно, кто у вас будет президентом. Но у меня правило: не перевозить в Штаты ничего такого, что может болтать.
Вы хотите сказать, что мы будем болтать? - сказал один из тех, которые до сих пор молчали. Он сердился.
Я сказал: ничего такого, что может болтать.
Вы считаете нас lenguas largas?
Вы знаете, что такое lengua larga?
Да. Тот, у кого длинный язык.
Вы знаете, как мы поступаем с такими?
Не петушитесь, - сказал я. - Вы ко мне обратились. Я вам ничего не предлагал.
Замолчи, Панчо, - сказал сердитому тот, что говорил первым.
Он сказал, что мы будем болтать, - сказал Панчо.
Слушайте, - сказал я. - Я вам говорил, что не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут болтать. Четвертные бутыли не могут болтать. Есть еще многое, что не может болтать. Люди могут болтать.
А китайцы не могут болтать? - сказал Панчо со злостью.
Они могут болтать, но я их не понимаю, - ответил я ему.
Значит, вы не хотите?
Я вам уже вчера сказал. Я не могу.
Но вы не станете болтать? - сказал Панчо. Он меня не понимал и оттого злился. Да, пожалуй, и оттого, что дело не выходило. Я ему даже не ответил.
Вы-то сами не из lenguas largas? - спросил он все еще злобно.
Кажется, нет.
Это что такое? Угроза?
Слушайте, - ответил я ему. - Охота вам петушиться в такую рань. Я уверен, что вы немало глоток перерезали. Но я еще даже кофе не пил.
Так вы уверены, что я режу людям глотки?
Нет, - сказал я. - И вообще мне на это наплевать. Разве нельзя говорить о деле и не беситься?
Да, я взбешен, - ответил он. - Я вас убить готов.
Тьфу, черт, - сказал я ему. - Да придержи ты язык.
Ну, будет, Панчо, - сказал первый. Потом мне: - Очень жаль. Я бы хотел, чтоб вы перевезли нас.
Мне тоже очень жаль. Но я не могу.
Все трое направились к двери, и я смотрел им вслед. Они были красивые молодые люди, хорошо одетые: все без шляп, поглядеть на них, так было похоже, будто у них денег хоть отбавляй. Послушать их, так, во всяком случае, было на то похоже; они и по-английски говорили, как говорят кубинцы из богатых.
Двое из них были, видно, братья, а третий, Панчо, чуть повыше ростом, но из той же породы. Знаете, статная фигура, хороший костюм, блестящие волосы. Я подумал, что не такой уж он, верно, злой, как кажется. Он, верно, просто нервничает.
Как только они вышли из кафе и повернули направо, я увидел, что через площадь мчится к ним закрытая машина. Первым делом зазвенело оконное стекло, и пуля врезалась в пирамиду бутылок в правом углу витрины. Я услышал выстрелы, и - боп-боп-боп, вся пирамида разлетелась вдребезги.
Я прыгнул за стойку и видел все, выглядывая слева из-за края. Машина остановилась, и возле нее присели на корточках два человека. У одного был автомат Томпсона, а у другого магазинный дробовик с отпиленным стволом. Тот, что с автоматом, был негр. Другой был в белом шоферском пыльнике.
Один из кубинцев лежал на тротуаре ничком, как раз под разбитой витриной. Два других спрятались за фургон компании «Тропическое пиво», только что подъехавший со льдом к соседнему бару. Одна лошадь упала и билась в упряжи, другая неистово мотала головой.
Один из кубинцев выстрелил из-за фургона, и пуля отскочила, ударившись о тротуар. Негр с «томпсоном» пригнулся почти к самой земле и выпустил заряд под фургон, - и верно: за фургоном один упал, головой на тротуар. Он судорожно дергался, закрыв голову руками, и шофер выстрелил в него из дробовика, пока негр вставлял новую обойму. Заряд был основательный. По всему тротуару виднелись следы дроби, точно серебряные брызги.
Второй кубинец за ноги оттащил раненого под прикрытие фургона, и я увидел, как негр снова пригнулся к мостовой, чтобы выпустить еще заряд. Но тут вдруг мой друг Панчо стал огибать фургон с другой стороны, прячась за той лошадью, которая устояла на ногах. Он вышел из-за лошади, белый, как грязная простыня, и выстрелил в шофера из своего люгера, держа его обеими руками для большей устойчивости. Он, не останавливаясь, дважды выстрелил поверх головы негра и один раз ниже.
Он попал в шину, потому что я видел, как взвилась струя пыли, когда воздух стал выходить из камеры, и негр, подпустив его на десять шагов, выстрелил ему в живот из своего «томми», истратив, должно быть, последний заряд, потому что я видел, как он отбросил автомат, а друг Панчо с размаху сел на мостовую и потом повалился ничком. Он пытался встать, все еще не выпуская из рук свой люгер, но не мог поднять головы, и тогда негр взял дробовик, который лежал у колеса машины, рядом с шофером, и снес ему половину черепа. Ай да негр.
Я живо глотнул из первой откупоренной бутылки, попавшейся мне на глаза, даже не разобрал, что в ней было. Вся эта история очень мне не понравилась. Я юркнул прямо из-за стойки в кухню и черным ходом выбрался на улицу. Я миновал площадь в обход, ни разу даже не оглянувшись на толпу, которая сбежалась к кафе, прошел через ворота и вышел на пристань прямо к лодке.
Тип, который зафрахтовал ее, был уже там и ждал. Я рассказал ему, что произошло.
А где Эдди? - спросил Джонсон, этот самый тип, который нас зафрахтовал.
Как началась стрельба, я его больше не видел.
Может быть, он ранен?
Какого черта! Я же вам говорил, выстрелы попали только в витрину. Это когда автомобиль их нагонял. Когда застрелили первого прямо под окном кафе. Они ехали вот под таким углом…
Откуда вы это все так хорошо знаете? - спросил он.
Я смотрел, - ответил я ему.
Тут, подняв голову, я увидел, что по пристани идет Эдди, еще более длинный и расхлябанный, чем всегда. Он ступал так, словно у него все суставы были развинчены.
У Эдди вид был неважный. Он и всегда-то не слишком хорош по утрам, но сейчас у него вид был совсем неважный.
Ты где был? - спросил я его.
Лежал на полу.
Вы видели? - спросил его Джонсон.
Не говорите об этом, мистер Джонсон, - сказал ему Эдди. - Мне тошно даже вспоминать об этом.
Выпить вам надо, - ответил Джонсон. Потом он сказал мне: - Ну как, выйдем сегодня?
Зависит от вас.
Какая будет погода?
Такая же, как вчера. Может быть, даже лучше.
Джек Лондон
Фирма Тру-ля-ля
Смок и Малыш встретились на углу у салуна «Элькгорн». На лице Смока было написано полное довольство, и шел он бодрой походкой. Малыш же плелся с самым подавленным видом.
Куда? - приветствовал его Смок.
Будь я проклят, если мне это известно, - последовал мрачный ответ. - Сам очень хотел бы знать. Совершенно некуда деться. Два часа резался в карты, как очумелый, - и хоть бы что! Скука смертная. Остался при своих. Сыграл партию в криббэдж со Скифом Митчелом на выпивку, и вдруг так захотелось заняться чем-нибудь, что вот выполз на улицу и слоняюсь - может быть, наскочу на собачью грызню, на драку или что-нибудь в этом роде.
У меня есть в запасе кое-что получше, - заметил Смок. - Потому-то я тебя и ищу. Идем.
Немедленно.
Через реку, проведать старика Дуайта Сэндерсона.
Это еще кто такой? - мрачно спросил Малыш. - Мне что-то не приходилось слышать, что на той стороне реки живет кто-нибудь. И чего ради он там поселился? Уж не полоумный ли он?
Он кое-что продает, - рассмеялся Смок.
Собак? Золотые копи? Табак?
Смок на каждый вопрос только качал головой.
Идем со мной - и увидишь. Я собираюсь скупить у него его товар и устроить одно дельце. Если хочешь, могу взять и тебя в долю.
Только не яйца! - возопил Малыш, скорчив тревожную и в то же время саркастическую мину.
Идем, идем, - успокоил его Смок. - Ты еще успеешь поломать себе голову, пока мы будем перебираться через лед.
Они спустились с высокой дамбы в конце улицы и вышли на покрытый льдом Юкон. Прямо против них, на расстоянии трех четвертей мили, крутыми уступами вздымался противоположный берег. Кое-как протоптанная дорога вела к этим уступам, извиваясь между развороченными и нагроможденными друг на друга глыбами льда. Малыш плелся вслед за Смоком, развлекаясь догадками относительно коммерческих операций Дуайта Сэндерсона.
Олени? Медные копи? Кирпичный завод? Медвежьи шкуры? Вообще шкуры? Лотерейные билеты? Огород?
Близко, - подбодрил его Смок.
Два огорода? Сыроварня? Торфяные разработки?
Каменоломня?
Приблизительно так же близко, как торфяные разработки и огород.
Постой! Дай подумать. Кажется, я начинаю догадываться. - В течение десяти минут царило молчание. - Слушай, Смок, мне не нравится моя последняя догадка. Если эта штука, которую ты собираешься купить, похожа на огород, на торфяные разработки или на каменоломню, то я больше не играю. Я не войду в дело, пока не увижу собственными глазами и не пощупаю его.
Не беспокойся, скоро все карты будут открыты. Взгляни-ка вон туда. Видишь дымок над хижиной? Там и живет Дуайт Сэндерсон. У него там земельные участки.
А еще что?
Больше ничего, - рассмеялся Смок, - кроме ревматизма. Я слышал, что его страшно мучит ревматизм.
Слушай! - Малыш протянул руку и, вцепившись в плечо своего друга, заставил его остановиться. - Уж не хочешь ли ты сказать мне, что собираешься купить в этой гнусной трущобе земельный участок?
Это твоя десятая догадка. И на этот раз ты угадал. Идем!
Подожди минуту, - взмолился Малыш. - Посмотри кругом. Ведь тут нет ничего, кроме уступов и обрывов. Где же тут строиться?
А я почем знаю?
Стало быть, ты покупаешь землю не под ферму?
Но Дуайт Сэндерсон ни подо что другое не продает ее, - ухмыльнулся Смок. - Идем. Нам придется вскарабкаться на этот обрыв.
Обрыв был очень крутой; узкая тропинка шла по нему зигзагами, как огромная лестница Иакова. Малыш хныкал, причитал и возмущался острыми уступами и крутыми ступенями.
Придумал тоже уголок для фермы! Да тут не найдется ровного места даже для почтовой марки! И к тому же сторона реки невыгодная. Все грузы идут другой стороной. Посмотри-ка на Доусон. Там еще для сорока тысяч жителей хватит места. Слушай, Смок, я знаю: ты покупаешь эту землю не под ферму. Но скажи мне, ради бога, для чего ты ее покупаешь?
Чтобы продать, разумеется.
Но ведь не все же такие сумасшедшие, как ты и старик Сэндерсон.
Все сумасшедшие по-своему, Малыш. Словом, я намерен купить эту землю, разбить ее на участки и продать множеству нормальных людей, проживающих в Доусоне.
Ой! И так уж весь Доусон смеется над нами из-за яиц. Ты хочешь, чтобы он смеялся еще больше, а?
Вот именно!
Но это чертовски дорого стоит, Смок! Я помог тебе развеселить их в яичной истории, и моя доля смеха обошлась мне приблизительно в девять тысяч долларов.
Чудесно! Можешь не входить в долю. Я положу всю прибыль себе в карман, но тебе все равно придется помогать мне.
Разумеется! Помогать я буду. Пусть надо мной посмеются еще раз. Но денег я не дам ни копейки. Сколько старик Сэндерсон хочет за свой товар? Сотни две?
Десять тысяч. Надо сторговаться за пять.
Хотел бы я быть пастором, - вздохнул Малыш.
Чего ради?
Я бы произнес красноречивую проповедь на небезызвестную тебе тему: глупому сыну не в помощь богатство…
Войдите, - послышался раздраженный возглас Дуайта Сэндерсона, когда друзья постучались в дверь хижины.
Они вошли. Старик сидел на корточках у каменного очага и толок кофе, завернутый в кусок грубой холстины.
Что нужно? - спросил он резко, высыпая толченый кофе в стоявший на угольях кофейник.
Поговорить по делу, - ответил Смок. - Насколько я знаю, вам принадлежит здесь кусок земли. Что вы за него хотите?
Десять тысяч долларов. А теперь можете смеяться и убираться вон. Вот дверь.
Не имею ни малейшего желания смеяться. Я видел вещи посмешнее, чем ваши скалы. Я хочу купить вашу землю.
Хотите купить. Вот как? Ну что ж, рад слышать разумные речи. - Сэндерсон подошел и уселся перед посетителями, положив руки на стол и не спуская глаз с кофейника. - Я сказал вам свою цену, и мне нисколько не стыдно повторить ее. Десять тысяч. Можете смеяться, можете покупать - мне все равно.
Чтобы показать свое равнодушие, он принялся барабанить костяшками пальцев по столу, устремив взгляд на кофейник. Минуту спустя он затянул монотонное «тру-ля-ля - тру-ля-ля - тру-ля-ля - тру-ля-ля».
Послушайте, мистер Сэндерсон, - сказал Смок. - Участок не стоит десяти тысяч. Если бы он стоил десять тысяч, то он с таким же успехом мог бы стоить сто тысяч. А если он не стоит ста тысяч - а что он их не стоит, вы знаете сами, - то он не стоит и десяти медяков.
Сэндерсон барабанил по столу и бубнил свое «тру-ля-ля - тру-ля-ля», пока не закипел кофе. Вылив в него полчашки холодной воды, он вновь сел на свой стул.
