Боль, которую невозможно вытерпеть. когда умирает ребенок

ольга лукинская

Пожар в Кемерове унёс жизни десятков детей; их родителям, помимо невероятной боли, предстоит столкнуться с бюрократией и равнодушием. Дмитрий Соловей, тренер по бодибилдингу и бывший сотрудник уголовного розыска, полтора года назад потерял трёхлетнего сына - Максима не стало из-за онкологического заболевания. Мы попросили Дмитрия рассказать, как он пережил горе, и дать совет людям, потерявшим близких.

огда Максу поставили диагноз, рак почки был уже не на ранней стадии, были метастазы. У меня сразу появилось осознание того, что мы его потеряем. Ночью после того, как я узнал диагноз, я рыдал и понимал, что скоро его не станет. До сих пор мне иногда жалко, что ему сделали столько операций, столько мучительной химиотерапии, растянули

всё это почти на полгода - но, возможно, это позволило нам всем ещё сильнее сблизиться, побыть с ним хоть немного ещё. Мне хотелось от всех спрятаться, ни с кем не общаться - и это происходит с большинством людей. Мы столкнулись со многими родителями заболевших детей и видели, что они исчезают с горизонта, удаляются из соцсетей, удаляют фотографии. У людей начинаются страхи, они думают, что их кто-то сглазил - наверное, это в человеческой природе, склонность искать виновных. У меня почему-то было внутреннее ощущение, что я должен рассказывать о происходящем, чтобы другие люди видели, как это бывает. Чтобы те, кто столкнулся с болезнью ребёнка, знали, что они не одни. Я вёл инстаграм о болезни Макса и делал это не для себя, а для других. Жена, наоборот, ушла в себя, нигде не появлялась, не выкладывала фотографии.

В последние дни жизни Макса нам пришлось перевезти его из онкологического отделения в другое, для лучевой терапии, а потом обратно - как я сейчас понимаю, обе стороны пытались снять с себя ответственность, не пополнять статистику смертью ребёнка. В итоге я поговорил с главным врачом и оказалось, что максимум возможностей - продлить жизнь ещё на несколько дней, но лучше Максу не станет. Тогда мы забрали его домой. Мне пришлось подписать бумаги об отказе от лечения.

Возможно, нам, родителям, было бы легче, если бы ребёнок умер в больнице. Этот момент - самый болезненный из всех. В памяти осталось, как сын умирает у меня на руках, задыхается. Он ничего не понимал, он не мог даже попросить воды. Единственное, чего мне хотелось в тот момент, - что-то сделать, чтобы он не испытывал таких мучений. Это очень страшно.

К сожалению, во всех инстанциях сталкиваешься с огромной бюрократией. Я прекрасно понимаю врачей и другой персонал, не только медицинский, у них есть протоколы, которым необходимо следовать - но в первую очередь нужно оставаться человеком. Например, не хотели выдавать тело ребёнка из морга, потому что на справке в одном месте было что-то исправлено, но не было фразы «исправленному верить». Я умолял, обещал, что принесу справку в любой нужной форме, и всё-таки убедил сотрудницу, которая за это отвечает - но она пошла навстречу с формулировкой: «Вы понимаете, что это подсудное дело?»

Расскажу один случай: когда я работал в угрозыске, я приехал на место смерти подростка от передоза. Он лежал на полу, а рядом лежал шприц с остатками героина - и я взял этот шприц и спрятал в карман. Да, это тоже «подсудное дело», но я не хотел, чтобы его увидели родители этого ребёнка, у них и так чудовищное горе, зачем это усугублять? Надо всегда оставаться человеком.

Были очень тяжёлые моменты. По закону, если есть результаты гистологического исследования (а у нас они, естественно, были), мы могли потребовать отказа от вскрытия. Причина смерти и так была очевидной, и мне просто было жалко его тело, он и так уже был весь изрезанный, за эти пять месяцев ему сделали множество операций. Но помощник прокурора, глядя мне в глаза, сказал: «Откуда я знаю, может быть, вы ребёнка не кормили, вот он и умер». Это грустно и больно, это равнодушное, потребительское отношение. Даже на похоронах была какая-то проблема из-за неправильно поставленной печати. В эти моменты очень тяжело держаться.

Я очень соболезную людям, которые потеряли детей в катастрофе в Кемерове. В первую очередь я хочу попросить вас не повторять моих ошибок. Не уходите в себя, не прибегайте к алкоголю и тем более наркотикам - тем более что это не помогает. Я помню, как это - выпиваешь литр водки, а всё равно сидишь трезвый, и легче не становится.

Не игнорируйте людей, общайтесь с ними, хотя это больно. Тяжело видеть друзей, тяжело с ними говорить - у всех слёзы на глазах, и ты тоже начинаешь плакать. Я ушёл в себя на полгода, ни с кем не общался, не мог работать - но потом пришло осознание, что это было зря, что это не помогало. Наоборот, если бы я всё это время пытался поддерживать жену, а она меня, обоим было бы легче. Надо видеться со своими родителями, с братьями и сёстрами, с друзьями. Чем больше ты в уединении, тем больше едет крыша.

Я ушёл в себя на полгода, ни с кем
не общался, не мог работать - но потом пришло осознание, что это было зря,
что это не помогало. Наоборот, если бы
я всё это время пытался поддерживать жену, а она меня, обоим было бы легче

Не бойтесь и не стесняйтесь плакать. Ищите тех, кто сможет вас поддержать, разделить с вами боль. Мы с женой не обращались за психологической помощью - но для многих это хороший вариант. Мне очень помогало поговорить со священником или просто прийти в церковь, побыть там - это успокаивало.

Не вините себя. После смерти Макса мы начали вспоминать какие-то мелкие ссоры, говорить «надо было жить нормально», думать, что ребёнок заболел, потому что видел, как мы ругались. К сожалению, многие пары не выдерживают трагедии и расстаются - но мне кажется, такие моменты должны сближать. Не надо винить себя или друг друга, думать, что вы что-то неправильно сделали. Рак - это чрезвычайное происшествие, он просто появился и всё, и никто в этом не виноват. Как и возгорание - оно может произойти когда угодно; конечно, есть виновные в том, что системы безопасности не работали, но это точно не родители погибших детей.

Продолжайте жить. Не проходит ни одного дня, чтобы я не вспомнил о Максе и не всплакнул - но чуть легче всё же становится. Легче, потому что продолжаешь жить, ставишь новые цели, общаешься с людьми. Я считаю, что в память о сыне мы должны жить лучше, чем раньше: без ссор, без плохих поступков. Что-то планировать, построить дом; приходить на кладбище и рассказывать Максу, что происходит в нашей жизни. Я верю, что он за нами наблюдает, и я не хочу его расстраивать. Пусть он видит, что у мамы с папой и братика всё хорошо. Когда я плачу, я вытираю слёзы, улыбаюсь и говорю: «Макс, извини». Представьте, что ваши дети вас видят, и берите себя в руки ради них. Младшему сыну, Алексу, было два года, он всё понимал, он был дома, когда умер Макс. Он перенёс это спокойно - думаю, осознание придёт позже. Он очень хочет, чтобы у него снова был братик или сестрёнка - и мы постараемся ему это дать.

Проявляйте максимальное терпение и спокойствие в отношении бесконечных бумажек. Это трудно, но неизбежно. Если что-то нужно, продолжайте просить, в итоге обычно люди всё-таки идут навстречу. Обращайтесь в благотворительные фонды. Нам очень помогал фонд, который работал в больнице. Они помогают многим людям и многими действиями - и финансово, и организаторски, и в бытовых вопросах, что-то привезти или отвезти. Нам предлагали помочь с организацией похорон; нам не понадобилось, но, думаю, для многих людей это актуально - не отвергайте эту помощь. Важно, что большинство людей, работающих в благотворительных фондах, сами прошли через потерю близких и понимают, что вы чувствуете.

О том, как они учатся принять, жить и справляться с потерей.

Евгения Старченко, полтора года назад у нее умерла дочь Ника (4 года 8 месяцев)

Ника умерла полтора года назад. Все это время я живу одна. После похорон тоже пошла домой одна. Сестра предложила пойти к ним, но я сказала, что пойду домой, и никто не настоял.

О том, что случилось

1 января 2017 года у Ники поднялась высокая температура. Приехала «скорая», сбила температуру и уехала. Дочь жаловалась на . На следующий день она уже ничего не ела, хотя температура была в норме.

Ее неожиданно начало рвать. Я снова вызвала «скорую», нас увезли в больницу. В ночь со 2 на 3 января случился приступ эпилепсии, дочь поместили в искусственную кому. Врачи не понимали, что происходит. В итоге - отек головного мозга. И нас просто отправили домой.

Я странно все это переживала. Дочь умерла 9 января, через неделю я сидела в театре, через две - улетела в Германию на десять дней работать на выставку переводчиком. Оттуда улетела к бывшему мужу. Мы с ним расстались до смерти дочери. Когда она попала в больницу, он меня поддерживал и был рядом. Её смерть нас ненадолго объединила, а потом разъединила снова.

О принятии

Мне кажется, я все еще прохожу какие-то этапы принятия, все это напоминает карусель с эффектом спирали. Все эмоции видоизменяются, какие-то усиливаются, какие-то становятся слабее, но все идет спиралью наверх.

Иногда сижу на работе, резко встаю, убегаю, рыдаю в туалете и возвращаюсь. Я всегда «недосчастлива». Могу засмеяться, могу даже пошутить на тему смерти, но не могу сказать, что нашла какой-то рецепт. Просто стараюсь не думать. Вообще ни о чем. Зачем дышу, зачем режу хлеб. Пустота в голове.

О реакции людей

Чаще всего мне советовали «забеременеть еще раз». Но ребенка нельзя заменить. Есть мало людей, которым я могу позвонить и поговорить про Нику. Мои родственники избегают разговоров о ней, сестра начинает сразу нервничать. Многие люди, которых я считала близкими, просто отвалились. Перестали звонить, исчезли.

О правильной поддержке

Не было таких слов, которые облегчили мое существование, но я очень благодарна людям, которые были искренними со мной в то время. Одна моя подруга, у которой трое детей, подошла и сказала: «Жень, прости, но я очень рада, что это не мои дети». Это было для меня гораздо более понятно, чем попытки объяснить, как такое может произойти.

Один мой друг, с которым мы последние годы поздравляли друг друга только с днем рождения, когда узнал о случившемся, начал присылать мне простые сообщения: «Ты сегодня завтрак поела?», «Иди погуляй, только шапку надень, там холодно сегодня». Меня это очень поддерживало.

Другая подруга кидала сообщения «Выставка тогда-то, жду тебя во столько». Я, как на автомате, шла туда. Она суперзанятой человек, я не понимаю вообще, как она находила время. После выставок, театров и спектаклей мы с ней еще полтора часа пили чай и просто разговаривали обо всем

Чего не стоит говорить

Ничего не надо говорить. Просто спросите «Что ты делаешь? Дома? Все, я еду». Будьте рядом, и этого достаточно. Я каждый раз была благодарна, когда кто-то приезжал просто попить кофе. Пожалуйста, не задавайте этот ужасный вопрос «Как дела?». Я до сих пор не знаю, как на него отвечать

Впадала в ступор: «Знаешь, все нормально, только у меня больше нет Ники». Вопрос «Как ты себя чувствуешь?» такой же. И не надо говорить «Если что, звони». Скорее всего, человек, переживающий сильное горе, не позвонит. Еще меня веселили фразы «Только глупостей никаких не делай».

Мы с Андреем, моим мужем, давно решили, что у нас будет много детей. И когда родился Глеб, я поняла, что рождение ребенка – процедура достаточно длительная и не очень приятная, в связи с моим здоровьем это каждый раз будет операция. Это будет для меня очень сложно – всех детей рожать самой. И у нас как-то даже вопросов не было, а нужно ли усыновлять ребенка. Было ясно: раз сама не могу, значит, нужно брать.

Но, безусловно, есть какое-то малодушие, этот шаг мы откладывали. «Вот сейчас первого родим, второго родим, а уже третьего возьмем». А там как пойдет. Будем рожать, брать, рожать, брать. Как сложится.

У нас был малыш, Федя, он умер, когда ему был год и шесть месяцев. И буквально через неделю, когда мы с Андреем смогли начать разговаривать, первое, что мы сказали друг другу, это что нам надо ехать брать ребенка.

Все, кого я знаю, кто пережил такую же трагедию, потерял ребенка, сколько бы лет ни прошло, носят в душе огромную травму. Я хочу сказать, что наш будущий сын нас спас тогда. Я сразу начала заниматься сбором всяких бумажек, необходимых для усыновления, это отвлекало. Конечно, помогла Церковь. Мы ходили к батюшке, батюшка нас поддерживал…

Ездили по разным детским домам и долго не находили там ребенка, про которого могли сказать, что это ребенок наш. Всему свое время. А когда мы увидели Ваню, я поняла, что он мой. Вне зависимости от того, кто его родил. Я его не родила, но мне его Господь вот таким образом послал.

Произошло это так. Дело в том, что наш сын Глеб – маленький и, возможно, поэтому ему Господь иногда посылает какие-то откровения. Наверно, как и любым детям. Мы с Андреем только поражаемся и молча переглядываемся. Однажды пошли в храм и рассказали о таких случаях с Глебом батюшке, и батюшка сказал относиться ко всему этому, как к прямому указанию свыше.

Когда я была беременна Федей, я поехала на УЗИ. Глеб знал, что я поехала на УЗИ, он меня встречает, идет мне навстречу и кричит: «Мам, ну что тебе сказали, мальчик? Федя?» Я ему говорю: «Почему Федя?» – «Я не знаю. Но он же Федя!» Я говорю: «Глеб, откуда такое имя?» – «Не знаю, но Федя же». Я говорю: «Давай как-нибудь иначе назовём. Какое-то имя деревенское». А он мне говорит: «Ну, как его можно назвать другим именем, если он Федя?». Прошло время, и родился Федя… в день великомученика Феодора Стратилата. И никаких сомнений, конечно, уже не было.

А когда Ванечку искали, мы молились, и Глеб с нами молился. Когда ты ищешь своего ребенка во всех этих детских домах, которые находятся в разных концах области, это как «искать иголку в стоге сена». Ты приезжаешь, там какие-то сложности, ведь по закону тебе могут показать в один твой приезд только одного ребенка. Закон устанавливает, что это не рынок, и тебе дают направление только на одного ребенка, о котором ты знаешь только фамилию. А в этом, скажем, Коломенском детдоме десять или двадцать человек под усыновление. Но у меня же дома тоже дети, и я не могу двадцать раз ездить в Коломну. Поэтому каждый раз ты приезжаешь и начинаешь доказывать директрисе, что ты не проверка, просишь: «Пожалуйста, покажите мне еще кого-нибудь». Им, с одной стороны, хочется пристроить детей, с другой – они боятся. Потому что для них это означает увольнение, если узнает начальство.

Наверно, кто хорошо молится, тот сразу своего ребенка находит. Но у нас так не получалось. Я приезжала, все хорошие, все милые, но… И ты можешь ездить до бесконечности искать своего ребенка. Пока хорошенько не помолишься…

И мы все вместе молились. Потом Глеб сказал: «Ты знаешь, мам, ангел сказал, что тебе надо ехать туда же, где ты была вчера». Я говорю: «Глеб, а зачем?» Он так подумал и говорит: «Да чудо будет». Я говорю: «Глеб, какое чудо?» Он так опять подумал: «Ты езжай, там увидишь».

Приезжаю в этот детдом, они меня уже знают, пустили кормить детей. Им, конечно, руки нужны, детей постарше нужно кормить с ложки, а медсестры не успевают, поэтому они с радостью пускают тех, кому доверяют. Сижу в палате старших, а стены же стеклянные в детдоме, кормлю ребеночка, и в этот момент вдруг просыпается кто-то с другой стороны стекла, подымается и начинает стучать мне, улыбаться, падать, весь сопливый. Я докармливаю ребенка, бегу туда, беру его на руки, иду к главврачу и говорю, что это всё, это мой сын. Она на меня смотрит и говорит: «Ты знаешь, нет, не пойдет. Он больной». Я спрашиваю: «Что такое?». – «Ой, гепатит, сифилис, еще там что-то». Я говорю: «Ну, как же так, ведь он же такой хороший!» – «Нельзя, у тебя же ребенок, заразится». Вот так вот.

Я кладу его на место и какое-то время продолжаю кормить старших детей, вся в разорванных просто чувствах. Он же там, в соседней палате. Вижу, заходит в ту палату женщина в белом халате, берет его на руки, начинает тоже с ним играться. Я опять туда бегу, говорю: «Он вам тоже нравится? Он такой хороший». Она говорит: «Да, это мой любимец, я его так люблю». Я ей про гепатит, сифилис. Она: «Откуда? Я его роды принимала. Ничего подобного никогда не было. Ему что, здесь занесли?». Я его беру, снова прихожу к главврачу и говорю, что как бы он ни был болен, я его беру. Это же твой ребенок. У твоего ребенка может быть всё, что угодно, но ты его уже любишь. Она поднимает карту, начинает смотреть все анализы и говорит: «Вы знаете, его дело попало случайно в полку с больными детьми, а на самом деле ничего такого нет».

Мы до сих пор не знаем, то ли это действительно так, то ли они его приберегали для своих людей, в любом случае Господь нам его просто сохранил и подарил таким вот образом.

С тех пор прошел год. Мы помним эту историю усыновления Вани, мы в здравом уме, но мы знаем, что это наш сын. Он просто потерялся, а потом нашелся.

Елена Спахова в июне 2014 украла из детского отделения больницы ребенка-отказника. И только спустя 2,5 года этот факт стал достоянием общественности. Пока СК решает, как поступить с матерью, мы нашли еще 4 странных истории, случившихся в роддоме.

Ольга: «Я тут в ноябре сидела в одной всем известной скандальной опеке, там целый сериал разыгрался, пришла женщина с 3 детьми, орала чего-то, хлопала дверями, я сначала подумала, что не в себе тетка. Нет, оказалась вполне нормальной. Она рожала в 36 роддоме 2 года назад, приехала из Рязани в гости к родственникам, внезапно ее прихватило. Кого в 36 свозят, все знают. Там отказ на отказе. Но эта женщина отказываться и не собиралась, просто попала туда как в ближайший роддом, и без денег. Ей сказали, что ребенок умер. Девочка, светленькая, голубоглазенькая. Она требовала выдать ей тело, после первого же требования тетю выперли из роддома со швами и температурой. Она из Рязани, где тут правду найти. Но тетенька не сдалась. Она караулила, караулила у дверей роддома, когда будут выписываться те, с кем она рожала, некоторые сказали, что вроде ребенок кричал. Тогда она пошла к охранникам, и один ей рассказал, что увезли ее девочку в больницу, как оставленную. Они с мужем туда. Выцарапали ребенка, спасибо охраннику. Теперь тетка требует от опеки какую-то бумажку, не знаю зачем, но для уголовного дела ей надо. Опека не дает. Послушав такое, волосы дыбом встают. И она не врет, у нее с собой куча бумаг была, свидетельские показания, и прочее».

Рассказывает аноним: «Телефонный звонок:

— Вы такая-то? Звонят вам с опеки, придите и оформите нормально документы на вашего отказного ребенка.

— Какого ребенка?

— В таком году рожали? Ребенка в роддоме оставляли?

Героиня родила тогда сына, который умер в роддоме, тело не выдали, так как отправили на диагностику. Через полтора года она родила другого ребенка.

Женщина позвонила мужу, схватила сына и побежала в детский дом. Там она увидела мальчика, как капля воды похожего на ее сына, только немного постарше. Выяснилось, что она рожала в том роддоме, где главврач имела договоренность с русской парой об отказнике, была назначена цена. Дело в том, что здоровый славянский ребенок в наших местах редкость. Видно, пришлось врачу продать вовсе не отказника, а долгожданного ребенка молодой мамы. В последний момент доктор решила поднять цену, пара психанула и отменила сделку. Маме уже сказали, что ребенок умер. Малыш пошел по этапу. Потом маме пришлось много побегать, чтобы вернуть себе сына».

Анна: «Рожала я в 17.5 лет, будучи замужем. Вся беременность проходила легко и на ура, токсикоза не было. Никакого давления повышенного, отеков, все органы в полном порядке, анализы, как у космонавта и прочее.

Рожала в 40 недель. Во время схваток сделали укол, чтобы поспала, начала болеть голова после укола, ближе к родам головная боль стала нестерпимой, родила сама, без разрывов, ребенок закричал, мне его показали мельком. Мальчик родился здоровенький, 3600 весом, апгар 10/10, рост 50см. Померили мне давление и дали наркоз. Дальше, естественно, ничего не помню. Очнулась в интенсивной терапии, вся в трубочках/катетерах. При попытке открыть глаза, мне снова давали наркоз. Потом меня перевели в обычную палату, как оказалось, в реанимации я была 1.5 суток.

Чувствовала я себя прекрасно, анализы у меня больше не брали, давление не мерили, врач приходил только во время планового обхода палаты. Ребенка мне не приносили. На мои вопросы, где ребенок, когда принесут, отвечали "вам нужно окрепнуть". Крепче меня, наверное, тогда были только стены.

Маме моей по телефону сказали, что я родила, но меня кесарили (?), чего, естественно, не было.

С момента, как я оказалась в обычной палате, ко мне каждый час стали ходить психолог РД и юрист РД, по очереди. Вопросы были в виде допроса. Меня просили лечь на кровать, садились рядом и, пристально на меня глядя, монотонно задавались одни и те же вопросы: сколько вам лет, замужем, хотели ли вы этого ребенка, хотел ли муж этого ребенка, есть ли родители, зачем вам этот ребенок, вы будете сами его воспитывать, вы помните, как рожали? Среди этих вопросов были, периодически, утверждения спокойным ровным голосом, что я нем могу помнить, как я рожала, потому, как мне стало плохо, и мне дали наркоз до родов, а не после, как утверждаю я. Периодически мне давали успокоительные. Это продолжалось 2 дня с утра до вечера. Я ничего не понимала в происходящем, мне было мало лет, я не сталкивалась с подобным, я никогда раньше не рожала, и не могла знать, всегда ли так происходит, я жила еще в СССР с понятиями пионерки и комсомолки. Но то, что в этом во всем есть что-то ненормальное, я понимала, чувствовала.

Правда, единственные мысли были о ребенке, все ли с ним нормально, если мне задают такие вопросы, а ребенка не приносят. На третий день таких допросов, не смотря на успокоительные и мой нежный возраст, я устроила скандал у медсестринской стойки. Сбежались врачи. Я кричала, нет, орала, что мне обязаны немедленно принести ребенка, что они не имеют права его мне не показывать, что моя мама в курсе и она поедет в Минздрав и т.д. и т.п. Ребенка принесли через 15 минут. Дальше уже было все нормально, как и у всех. кто выписывается из РД с детьми.
Было еще одно — на следующий день, после моего скандала, мне показали убитую горем девушку у окна, у которой умер в родах малыш, а девочки из патологии рассказали, что и на прошлой неделе, и ранее неделей, тоже, малыши умерли в родах. Вот такая была негласная статистика РД, считавшимся очень хорошим на тот момент, одним из лучших в многомиллионном городе».

Мария: «У меня самая первая дочка прожила 25 часов. Множественные пороки развития несовместимые с жизнью. Мне ее показывали, показывали грыжу, объясняли мне, ошалевшей от горя, почему нельзя "зашить эту маленькую дырочку", как я их умоляла…

Где-то через 2-3 года, когда я кормила на кухне старшего сына, по радио началась передача. В одном московском Доме Ребенка сменился главврач. И начала она просматривать дела воспитанников, особенно тех, кто нуждался в уходе и лечении-операции. Например, девочка с заячьей губой, мальчик со сросшимися пальчиками…И обнаружила, что в делах детей нет отказов матери!

ГВ оказалась молодая-инициативная. Она начала обзванивать родителей этих детей, благо все сведения были в документах. И… звонит, а там у людей массовый шок! Им всем в роддомах сказали, что дети умерли. Люди семьями, с детьми-бабушками-дядями-тетями, рыдая, приезжали к ДР забирать своих малышей. Дошло до суда. Оказалось, что кто-то из врачей в роддоме "оказывал благодеяние" молодым мамам, которые "могут потом родить здоровых".

У меня началась истерика. Я уже прочла много медицинских книг и знала, что у моей дочки был 14% шанс выжить, если бы ее взялись лечить и оперировать. Моя мама подключила знакомых. Детей-то из роддома на руки хоронить не выдавали, и вообще, давали не свидетельство о смерти, а справку — потому что в ЗАГСе еще не зарегистрирован. Выяснили, что девочка моя все-таки умерла, где была кремирована, всё-всё. Но историю про "доброхотку" из роддома я запомнила на всю жизнь».

Вам будет интересно!

И не знаю с чего начать… Мы так хотели так ждали с мужем нашего сыночка… Так его любили и любим… Беременность проходила хорошо. Роды были стремительные, в 10:30 начали отходить потихоньку воды, схваток не было, схватки начались после стимулирующей капельницы в 15:00 родился наш малыш 23.07.13 в 17:40 вес 3300 рост 54 см. Все было хорошо, мы были просто счастливы! В роддоме сделали все прививки. На 4. день думала выпишут, но т. к. у меня. было ручное отделение плаценты (во время родов акушерка сделала разрез и открылось кровотечение), меня не выписали, сказали завтра. Настало завтра и снова утренний обход… У сынули желтушка, его забрали под лампу. Вечером мне его отдали, его конца была пересушина и всю ночь облазила… Утром пришла врач и хотела опять его забрать, но я не отдала… Пошла к заведующей с просьбой нас выписать, она сказала что желтушка это не страшно и нас выписали… Дома мы заорал на солнышке, Кирюша был спокойным, у него даже не болел животик, у нас был режим дня 18:00 вечерняя прогулка, в котором 20:30 купание, в 21:30 мы засыпали часов до 3 (первое время даже было страшно что так на долго, но педиатр говорила это нормально). И вот малышу исполнился месяц, мы идем на плановый прием. Участковый врач не адыкватная… напугала меня сказала вам надо срочно к невропотологу, а причину не сказала… Я целый день не могла придти в себя, но потом взяла себя в руки и на следующий день мы поехали к педиатру-невролог. После осмотра она сказала, что все у нас хорошо, единственное нужно поделать массажики. К нам приходила массажист. 6.09 у малыша начались сопельки мы с поехали к педиатру, она посмотрела и послушала, назначила капельки, сказала если будет температура сразу в больницу, а сейчас нам туда надо. Температуры не было. Кирюша лежа на животике хорошо держал головку и не вертел ей в стороны, массажист сказала, что он очень развитый и через 2 недели я его не узнаю… (и ровно через 2недели он лежал в маленьком голубеньком гробике…) после этого ухода массажиста мы пошли гулять и было все как обычно… 11.09 в 7:30 мой ребенок начал очень сильно плакать (хотя практически не плакал) мы испугались… Муж взял его на руки и он вырвал и обмяг… Мы сразу же поехали в отделение патологии новорожденных, у него в яли кровь из вены… Кровь не останавливалась. И так мы просидели несколько часов… Пока я не начала кричать, что ребенок почти не дышит… Его забрали в реанимацию… и это было самое мучительно время. После обеда мы узнали, что у сыночка гематома в мозжечке и кровоизлияние в голову, а кровь не останавливается. К вечеру ему начали переливания плазмы. Сказали это признаки поздней геморогической болезни. Откуда она? Никто не знает… Такой случай 1:10000 почему мы? Ребенок еще 2дня был в сознании, потом 11дней комы… Всё время пока он был вреанимации мы с молились, я просила Господа не забирать… Нас пускали 2раза в день. 23.09 Кришна исполнилось 2 месяца, мы к нему пришили с утра и так мне его жалко стало, он весь белый на иголочки, дышит за него аппарат, ручки неподвижным, вообщем… не дай Бог никому такого пережить… После этого мы с мужем пошли в церковь, и стоя перед иконою я попросила Господи, сделай так, чтобы ему было хорошо… Вечером мы пришли к сыночка, он уже не принимал пищу и не писал… Все было понятно… Целый вечер мы с мужем не разговаривали… 24.09. Я проснулась в 5:50 и не могла уснуть уснуть дурные мысли… В 7:30 раздался звонок… Кирюша умер, сердце остановилось в 5:50. биологическая смерть в 6:30… Это были самые ужасные дни… Хоронили 25.09.13 (в день рождения мужа)…